Если вы были в теме русского рэпа в 2000-х — вы слышали про «чай». И если вы думали, что это просто образ, то… не совсем. У «чая» была своя жизнь, свой аромат и послевкусие. Это не фигура речи - это субкультура, замешанная на горячем настое и тёплых разговорах.
Где-то между битами и бэквокалами, на студиях и кухнях, в песнях Басты, Гуфа и их круга начала мелькать тема чая. Шу пуэр стал чуть ли не символом осознанности и «альтернативного пути» в эпоху травы, наркотиков и всего прочего. «Сели, попили чайку» — это значило: расслабились, поболтали, включили мозг. А не просто поставили кипяток.
Сначала это было что-то почти андеграундное - мрачный кирпич из Юньнани, завёрнутый в бумагу и принесённый в гости как тайный код доступа к внутреннему кругу. Но вскоре чайная культура из рэперских квартир пошла дальше - в модные бары, маленькие магазинчики, паблики, лейблы. Шу и Шэн и темы про Китай начали звучать в одной строке с треками и релизами. Чай стал стилем. Чай стал медитацией в стакане.
Да, это не был маркетинговый ход - скорее, искреннее увлечение, которое стали подхватывать и другие. Появились первые чайные на студиях, у кого-то дома стояли термосы с проливами, кто-то научился произносить «Да Хун Пао» без ошибок. Чай стал частью образа - без понтов, но с глубиной.
И вот вопрос: если Баста и Гуф смогли сделать китайский чай живым явлением в российском пространстве - интересно, а смог бы кто-то вроде турецкого Таркана заразить этим всю Турцию?